Вопросы задавала: Галина Мумрикова
Когда смотришь на фрагмент картины в микроскоп, то создается впечатление, что перед тобой не краски, а некая «живая масса», которая выглядит то как вид из космоса, то как некий абстрактный поток, а то и вовсе представляется потрескавшейся цветной пустыней. Но это – для глаза постороннего. У экспертов живописи, да и любого другого искусства – глаз особый. Им, как правило, не до лирики, потому что занимаются они серьезнейшим делом.
Наша сегодняшняя «героиня» интервью как раз такой специалист.
Итак, знакомьтесь, Анна Борисовна Дергачева – искусствовед, выпускница отделения искусствоведения МГУ им. М.В. Ломоносова, специалист в области экспертизы произведений искусства, с 2012 года главный хранитель НИНЭ им. П.М. Третьякова и эксперт по русской живописи XIX века.
- Расскажите, Анна, когда была создана ваша НИНЭ, а именно научно-исследовательская независимая экспертиза имени П.М. Третьякова и чем вы занимаетесь?
Анна: Мы открылись в 2008 году. А предыстория такова. Есть такое понятие – экспертный центр, который исследует произведения искусства на предмет подлинности. Ведь арт-рынок наводнен подделками, причем не только у нас в России, но и везде в мире (история подделок вообще отдельная тема).
Раньше отделы экспертизы были при больших музеях (они и сейчас работают), но когда-то они помимо своих коллекций работали с частными дилерами и коллекционерами. Потом, чтобы привести российские музейные правила в соответствие с уставом Международного совета музеев (ICOM), было принято решение, что музеи занимаются только своими собраниями.
Допустим в Третьяковской галерее огромное собрание, но вот на закупку предлагается какая-то работа, и ее, разумеется, надо проверить на подлинность. При пополнении фондов обязательно нужна экспертиза, исследование атрибуции, причем не обязательно на предмет фальсификации. Бывает, что в процессе исследования вообще меняется авторство. Бывают и ошибочно атрибутированные произведения. Масса разных вариантов и сценариев.
- Ну да. Провисела картина у кого-то много лет на стене. И «тянется» за ней некое семейное предание, что написал ее сам Левитан. И передается эта легенда из поколения в поколение…
Анна: Вот-вот. А потом выясняется, что это не Левитан написал, а его ученик. Есть такая большая (и больная) тема: художник и его ученики. Или художник работал вместе с подмастерьями. Или ученики, которые подражали учителю. Порой отличить очень сложно. Когда приходит такая работа на исследование, тут проблема не в том, старая ли она, а в том, что это: старая копия/подражание или авторский оригинал. Сдали полотно на исследование, и выясняется, что это просто «по мотивам», а никакой не Левитан, не Айвазовский. Конечно же, картина тут же теряет в цене – на несколько нулей. Стоит ли говорить, какое это расстройство для порой ничего не подозревавшего владельца.
- Вот Вы сказали, что история подделок – вообще отдельная тема. Это понятно. Искусство – предмет торговли, а все, что стоит денег, можно подделать. Раньше, когда наши советские коллекционеры преследовались и жили тихо, не высовывались, как говорится, мы этот рынок совсем не знали. Когда же начался бум подделок уже в наше время – в 1990-е или позже? И как справлялась с этим бумом экспертиза?
Анна: Конечно, подделки были всегда, с древних времен. Были в истории просто-таки «короли» фальсификации. В прошлые века ведь принято было практически «на глаз» определять по принципу похоже-непохоже, но в XX веке эксперты стали пользоваться технологическими методами, позаимствованными у физиков и медиков - микроскопом, рентгеном, разными видами излучения, химическим анализом, чтобы исследовать не только живопись, но и предметы декоративно-прикладного искусства на подлинность. А «подделочный бум» у нас начался в 1990-е, когда бурно развивалась всякая торговля, в том числе и искусством, и на рынок хлынуло множество картин. Моя коллега, известный эксперт Наталья Сергеевна Игнатова – я у нее училась – много лет занимается живописью второй половины XIX века – так вот она рассказывала, что в 1990-е к ней на экспертизу чуть ли не каждый день «прилетали» саврасовские грачи. В основном это были подделки. Грачи – в то время был один из самых популярных мотивов. Вкусы покупателей тех лет вообще часто определялись тем, что они видели в детстве на школьных уроках и в учебниках. А были это работы знаменитых русских классиков, которые наши коллеги-антиквары шуточно называют общим термином «Родная речь». Конечно, людям хотелось иметь у себя на стене «того самого» Саврасова или Шишкина из детских воспоминаний. Этим с радостью пользовались поддельщики, поставляя нужный товар для неопытных покупателей.
- Так ведь и сам Саврасов повторял эту тему, чуть изменяя что-то, повторял сам себя, да?
Анна: Повторял, в том числе, потому что покупали – «Грачи» всем нравились, они стали новым и свежим словом в русской живописи 1870-х годов и «фирменным» сюжетом художника. Когда через твои руки проходит множество произведений какого-либо автора, понимаешь, в том числе, что он делал для себя, а что – на продажу, потому что имели место заказчики. Творил, например, такой салонный художник в XIX веке - Юлий Клевер. Страшно популярны тогда оказались его зимние мистические пейзажи. На его «закаты» очередь стояла, он чуть ли не каждый день выдавал по зимнему пейзажу. Представляете? Было модно иметь картину Клевера, и его подделывали. Сам Клевер делился с современниками историями, как он встречал в художественных магазинах подделки под себя. Наш великий маринист Иван Константинович Айвазовский также стал очень популярным еще при жизни, он уже тогда был дорогой (это, кстати, редкий случай), и его тоже стали подделывать. Известный факт. В наше время цены на искусство стали активно расти к 2000-м годам. Много было покупателей и много подделок, а настоящих Шишкиных на всех уже не хватало.
- Декоративное искусство тоже подделывали?
Анна: Конечно! Например, когда-то целые фарфоровые фабрики работали на имя Попова или Кузнецова. Тут, правда, свои нюансы, и специалисты знают марки и прочие признаки, как они выглядят и т. д. Специалисты по ювелирному делу знают, как выглядят на подлинном произведении камни, клейма и закрепки. Кстати, порой подделками занимаются очень умелые мастера. Хотелось бы познакомиться хоть с одним из них. Если говорить о статистике, то 60 процентов того, что приходит к нам на экспертизу – это подделки.
- Ну, хорошо. Экспертные отделы в музеях занимаются своими коллекциями и атрибуциями, а вы – частными коллекционерами. То есть вы не конкурируете?
Анна: Нет, музеи отнюдь не конкуренты, а иногда и сами становятся нашими заказчиками. По сути мы занимаемся одним и тем же делом – исследованием произведений искусства на предмет подлинности. Наши клиенты сдают на проверку самые разные предметы – иконы, фарфор, живопись, графику. Сейчас огромный пласт искусства находится в частных коллекциях. И частным коллекционерам, и дилерам при покупке и продаже всегда требуется экспертиза. Обращаются к нам галереи, аукционные дома. Покупателю нужны гарантии, что он берет не подделку, и поэтому необходимо иметь экспертное заключение, то есть документ от авторитетного специалиста, который котируется и имеет вес в художественной среде.
- А, получив такой сертификат подлинности, картину можно вывозить за пределы России?
Анна: По правилам – почти нет. То, что старше ста лет и создано известными мастерами, считается национальным наследием. Вывозить можно только на временные выставки, когда подписывается соответствующий специальный документ, а потом работа должна вернуться. Но существует множество исключений для менее значимых предметов.
- Сколько же сейчас по России частных коллекционеров?
Анна: Крупных коллекционеров, наверное, несколько десятков. Но есть и люди, имеющие небольшие, но при этом интересные собрания, а есть такие любители, у которых картины просто висят для интерьера.
- Сколько специалистов работает в вашей экспертизе?
Анна: Постоянный коллектив – примерно десять человек, но есть приходящие эксперты, которых мы приглашаем на редкую тематику. Изделия Фаберже, например, нам приносят не чаще одного раза в год. Я специализируюсь на живописи второй половины XIX века. Художников в это время было очень много, среди которых очень известные – Шишкин, Репин, Саврасов, Айвазовский, но был ведь еще и второй, и третий ряды живописцев. Рынок был огромный: кто-то писал для императоров, а кто-то – по заказу купцов. Лучшие работы попадали в Русский музей, в собрание Третьякова или к другим крупным коллекционерам. Но художники «попроще» тоже существовали, и их работы где-то висят, где-то хранятся.
Мы также работаем с музеями, не только с частными владельцами. Музеи приглашают нас для решения вопросов по атрибуции и экспертизе, для чего нужна технологическая база, а в регионах ее обычно нет. При исследовании важно знать биографию художника, с кем он работал, в каких местах бывал и прочие подробности, ну и конечно необходимо обработать картину технологически: время создания, индивидуальные приемы исполнения. Необходимо сравнивать работу с эталонным материалом, а для этого его надо иметь. Работа с музейными коллекциями как раз дает такую возможность.
- А были случаи, когда частные клиенты приносили краденую картину, например?
Анна: Всякое бывало. Вы же знаете, сколько искусства было вывезено во время революции, войны. Есть список пропавших работ, и он опубликован в виде многотомного издания. Мы как-то исследовали одну работу, которая была похищена немецкими оккупантами в 1941 году из Калужского художественного музея. Принес картину русский коллекционер, который купил ее на аукционе в Германии, не зная автора произведения. Потребовалась экспертиза. Тогда наша эксперт Татьяна Павловна Горячева и распознала автора. Конечно, покупателю не позавидуешь. Но коллекционер вернул картину в Калужский музей. Торжественно ее передал – и правильно сделал.
- Расскажите немного о себе. Вы, конечно, искусствовед?
Анна: Да, можно сказать, потомственный. Мой папа много лет работал реставратором во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря. И я закончила отделение искусствоведения исторического факультета Московского университета.
Моя дипломная работа была посвящена искусству авангарда XX века. Затем я работала в галереях, организовывала выставочные проекты и как-то незаметно «перешла» в XIX век, переключилась на тему экспертизы, ведь интересно было прикоснуться своими руками к искусству прошлого. Что немаловажно, мне было у кого учиться, ведь это такое «штучное» знание. Надо реально очень много знать, ориентироваться в контекстах, эпохах, стилях, именах. Этой профессии, как правило, учатся на практике, рядом с опытными специалистами.
- Желаю вам успехов в вашей уникальной работе и чтобы вас никогда не покидала жажда общения с настоящим искусством, которое одно дает каждому из нас запас вдохновения и счастья.